МОЯ ВТОРАЯ МАМА
(по мотивам одноименного телесериала)
Перевод с испанского: Н.Винокурова В.Левина М.Смагина И.Посо
Глава 1
Моника бросила ранец в холле и побежала в комнату матери -
поздороваться. Обычно Лусия сама выходила в сад или на крыльцо встречать
возвращавшуюся из школы дочку. И если мама не появлялась, Моника со всех ног
бросалась разыскивать ее по дому. Сколько теплоты и нежности светилось в
глазах Лусии, когда она обнимала свою девочку! Любая разлука казалась им
обеим слишком долгой. Другое дело отец - Хуан Антонио. Десятилетняя Моника
любила отца не менее матери, но то была иная любовь. Вечно занятый Хуан
Антонио дома бывал редко, но если выкраивал время для прогулки с дочерью, то
всячески баловал ее, поощряя любое желание. Но это был праздник, а будни изо
дня в день Моника проводила с матерью, ласковой подругой и добрым
советчиком.
Девочка была уже достаточно взрослой и смышленой, чтобы понимать: не
все гладко между родителями. Хотя спроси кто-нибудь, любит ли отец маму, она
без сомнений подтвердила бы, что, конечно, любит. Ведь он часто дарил маме
необыкновенно красивые букеты, почтительно целовал руку и никогда не
оскорбил ее резким словом. Но сколько раз в последнее время видела девочка,
как печальны глаза, большие прекрасные глаза ее Лусии. Она замечала, как
вдруг неожиданно, посреди веселой игры мамочка вдруг переставала улыбаться и
взгляд ее отсутствующе задерживался на каком-нибудь предмете - вазе,
картине, шторе... Моника тормошила мать, пытаясь вернуть ей прежнее веселое
настроение, но это не всегда удавалось. А вчера, вернувшись из школы, она
застала мать в спальне за непонятным занятием. Та, присев на кресло,
внимательно рассматривала свадебные фотографии. Моника замерла на пороге
комнаты: ее поразило лицо матери, - печальное, постаревшее, - таким она не
видела его никогда. Но еще больше девочку удивило то, что сделала Лусия: она
взяла свой портрет и портрет Хуана Антонио, долго глядела на них и потом,
поставив близко-близко друг к другу, подержала так какое-то время. Увидев в
дверях дочь, будто спохватилась и тотчас же поставила их на прежнее место,
далеко друг от друга, по обе стороны высокой тонкой вазы.
Моника бросилась в объятия матери, прижалась щекой к ее щеке, как
всегда нежно поздоровалась с нею и, ничего не успев спросить, услышала голос
Марии, звавшей ее на кухню к полднику. Мария так вкусно готовила, а Моника
так проголодалась, что наскоро поцеловав мать в щеку, она бросилась
вприпрыжку на зов Марии, которая обещала попотчевать ее необыкновенными
сэндвичами.
- А ты, мамочка, помажь пока Глорите ручки кремом, она, моя куколка,
тоже хочет, чтобы у нее были такие же нежные пальчики, как у тебя!
На кухне, как всегда, все блестело, дышало уютом и довольством, от
плиты шел аппетитный запах, на привычном месте Монику ждали сок и сэндвичи.
Уплетая за обе щеки приготовленное, девочка в который раз за последние дни
услышала, как Мария и ее муж Игнасио, которых Моника помнила в своем доме
столько, сколько помнила себя, вполголоса продолжали прерванный ее приходом
разговор. Конечно, они говорили о своем единственном сыне Марсело: тот никак
не соберется навестить родителей Сколько же они не виделись с сыном, год,
два или больше, думала девочка. Вот она, Моника, не смогла бы жить так долго
вдали от своих родителей, особенно - от мамочки Она так им и сказала Добрый
Игнасио ласково погладил Монику по голове и заметил, что их с Марией сын
постарше ее, ему уже восемнадцать, а в этом возрасте человек должен искать
свое место в жизни. Марсело живет и работает в Гвадалахаре, и, верно, очень
занят, но он обязательно навестит их, как будет посвободнее...
Непоседе-Монике всего несколько минут хватило, чтобы расправиться с
полдником, и, поблагодарив Марию, она на одной ноге попрыгала к двери: ей
столько нужно было рассказать мамочке. Это - как ежедневный ритуал - Моника
подробно в лицах изображала происшедшее за день в школе - как вел урок
учитель истории, о чем она спорила и что обсуждала на переменках с
подружками Маргаритой и Летисией.
Моника вприпрыжку, перескакивая через ступеньки, взлетела на верх,
отворила дверь в спальню и остановилась в замешательстве. Мама, ее дорогая,
единственная, любимая мама лежала без движения вблизи той самой вазы, по обе
стороны которой улыбались безмятежной улыбкой ее родители в день свадьбы.
- Мама, мамочка! - в исступлении выдохнула девочка. - Что с тобой,
мама? Игнасио! Мария! Мама, ответь же, что с тобой!
На ее душераздирающие вопли прибежали Мария с Игнасио. Вызванная ими
машина скорой помощи прибыла через несколько минут и чуть не столкнулась в
воротах с машиной Хуана Антонио, вызванного с фабрики.
Плохо помнила Моника этот вечер. Ласковые руки Марии крепко обняли ее и
держали, не давая рвануться к носилкам, на которых медленно и осторожно
несли санитары ее мать к открытым дверям скорой помощи. Моника непременно,
во что бы то ни стало, хотела ехать вместе с отцом в больницу, но тот,
бледный, непохожий на себя, терпеливо объяснил: пока трудно сказать, что
произошло с Лусией. Но надо надеяться она, наша мама, была здоровым
человеком, никогда ни на что не жаловалась...
Мария решительно уводила рыдающую девочку все дальше от захлопнувшихся
дверей скорой помощи. Но она все еще всхлипывала, слезы лились из ее глаз не
переставая.
- Пойдем, родная, пойдем, милая, - сердце Марии разрывалось от
сострадания к бедной девочке. - Пойдем, помолимся пресвятой деве Марии о
здравии твоей мамочки. Бог даст, будут услышаны молитвы непорочного
ребенка, - перекрестясь, едва слышно прошептала женщина.
В тот же вечер Хуан Антонио привез из больницы неутешительные вести.
Врачи боролись за жизнь молодой женщины, но, к сожалению, внезапно
случившееся кровоизлияние произошло в недоступном для хирургов отделе мозга.
Аневризма почти исключала благоприятный исход; доктор Карранса не обнадежил
Хуана Антонио: вероятность того, что Лусия выживет, была чрезвычайно мала.
Это понимал и сам Хуан Антонио, дурные предчувствия одолевали его по дороге
домой. Марии с Игнасио, встретивших его немым вопросом, он грустно махнул
рукой, сказав только, что ему кажется, что Бог хочет забрать к себе Лусию...
Ночью он почти не спал, вспоминая годы, прожитые с Лусией. Он по-своему
любил ее, считая прекрасной женой, матерью, и чувствовал себя беспредельно
виноватым перед нею. Это ощущение было обжигающе-болезненным. И чем
явственнее Хуан Антонио понимал непоправимость произошедшего, тем
мучительнее было чувство вины перед Лусией.
На следующий день, утром, он находился уже около жены. Лусия была в
сознании, и он, держа ее тонкую прозрачную руку в своей и глядя на
осунувшееся лицо, шептал:
- Я люблю тебя на много сильнее, чем прежде, дорогая! Я был счастлив с
тобой все эти годы, несмотря ни на что. Верь мне! Только ты была нужна мне и
никто, кроме тебя. Моя мать, упокой Господи ее душу, страдала высокомерием,
не желала понять, какое ты чудо, дорогая, и как мне повезло в жизни с
женой...
Это был их последний разговор. Успокоенный тем, что жена пришла в
сознание, Хуан Антонио поехал в офис уладить самые срочные дела - фабрика
требовала постоянного внимания, тем более, что в этот день решались проблемы
долгосрочных поставок товара. Но едва Хуан Антонио вошел в кабинет, как
раздался телефонный звонок. Хуан Антонио снял трубку. - Да, он слушает... В
трубке после секундной паузы раздался голос доктора Карранса. Сердце Хуана
Антонио замерло, охрипшим голосом он повторил:
- Вы говорите... моя жена... только что... умерла? Боже!.. Я приеду
сейчас же... да, доктор... Мануэль! - обратил он свое бледное, убитое горем
лицо к человеку, сидящему рядом за компьютером. - Ты все слышал, она
умерла... умерла. Ты мой самый близкий друг... и коллега... Я уезжаю... к
ней, туда. Оставлю все дела на тебя, ты в курсе всего... Справишься...
Бедная моя Моника, - вдруг вырвалось у него. - Какой удар для девочки, какой
удар! Она так любила свою мать!.. Ах, Мануэль, меня мучает совесть!.. Я не
был хорошим мужем Лусии, ты знаешь...
- К счастью, - Мануэль с состраданием глядел на друга своими добрыми
глазами, - к счастью, она не подозревала о существовании твоих пассий... к
Ирене.
- Кто знает, кто знает, Мануэль. Иногда мне казалось, что она все
знала и только делала вид, что пребывает в неведении. Как я виноват перед
нею, как виноват, если бы ты знал. Я никогда не был примерным мужем...
Казалось, ему не терпелось выговориться. Но ведь Мануэлю и не надо было
долго объяснять: они дружили со студенческой скамьи и понимали друг друга с
полуслова. Мануэль знал о Хуане Антонио все, очень дорожил его дружбой, был
первым помощником в офисе и на фабрике. Сам изведавший муки неразделенной
страсти, однолюб, как он сам себя иронично называл, порядочный и честный
человек, Мануэль не всегда одобрял друга и часто жалел Лусию, но никогда ему
об этом не говорил. "Если бы в свое время, - думал он, - сестра Хуана
Антонио, Сония, стала моей женой, как бы я был предан ей, как старался бы
добиться успеха ради благополучия своей любимой, ради нашей семьи!" Он знал,
его любовь была взаимной, но что могла поделать робкая, прехорошенькая
восемнадцатилетняя Сония, как могла уговорить свою деспотичную мать, которая
и слышать ничего не хотела о бедном студенте. Мать Хуана Антонио и Сонии
быстро нашла замену Мануэлю - Энрике, подходящего, на ее взгляд, богатого
жениха с положением. Деспотизм матери, не желавшей ничего слышать, больно
ранил молодую душу, и Сонию, радостную, беспечную хохотушку через год после
свадьбы уже невозможно было узнать: она превратилась в высокомерную светскую
даму, красивую и холодную, для которой супружеские обязанности превратились
лишь в пустую формальность. К мужу она не испытывала никаких чувств, он был
для нее совершенно посторонним, чужим человеком, с которым ее не связывало
ничего. Детей у них так и не появилось, на что очень надеялась Сония. Жизнь
мужа была ей неинтересна, она благодарила судьбу за то, что супруг мало
бывал дома - все больше в клубе, не досаждая ей ничем и она, предоставленная
себе самой, много читала, ездила по магазинам, покупая дорогие, изысканные
вещи, постепенно превратившие ее дом в роскошное жилище.
Мануэль никогда не спрашивал Хуана Антонио о жизни сестры после
замужества, ибо для него это было унизительно и горько. Шли годы, постепенно
забывалось пережитое, но Мануэль так и не женился, подшучивая над собой и
называя себя не иначе как убежденным старым холостяком и живя с любимой
матерью Долорес, которая своим веселым жизнерадостным нравом скрашивала
одинокую жизнь Мануэля. Она обожала сына, но тем не менее мечтала, что
когда-нибудь он сподобится и приведет в дом симпатичную молодую женщину.
- Давно пора забыть Сонию, - уговаривала она его. -
Найди себе хорошую девушку, ну хоть встречайся с ней! Нельзя же жить
таким бирюком, сын!.. Годы идут! Их не вернешь... Почему тебе не нравится
Ракель, подруга Ирене? Она прехорошенькая!..
Проводив Хуана Антонио в больницу, Мануэль еще долго неподвижно сидел
за компьютером. Перестали мелькать на экране бесконечные столбцы цифр, и он,
охваченный воспоминаниями прежних дней, явственно ощутил, как права его
старушка Долорес, говоря о скоротечности жизни, о незаметно уходящих годах!
Вот уже и у Хуана Антонио десятилетняя дочка... А Лусия ушла в мир иной.
Вспомнилась непреклонность друга в желании жениться на ней, и ничто не могло
тогда поколебать его, даже деспотизм и самодурство его матери. И, если
сеньора Мендес Давила легко справилась с Сонией, выдав замуж за нелюбимого,
но богатого Энрике, то Хуан Антонио решительно пошел на разрыв с семьей,
когда женился на бесприданнице Лусии. Значит, в самом деле любил ее... Боже,
сколько же лет утекло с тех далеких пор, одиннадцать, двенадцать?.. Хуан
Антонио так и не примирился с матерью до самой ее смерти и даже не пришел на
похороны сеньоры. Мануэль не разделял такой жестокости друга, ведь жизнь уже
все расставила на свои места. Стоило ли так ломать копья?
И тут Мануэль словно очнулся. Какое он имеет право судить членов семьи
Мендес Давила? Своего друга. Он искренне любил Хуана Антонио, всегда
восхищался Лусией, но Хуан Антонио... Хуан Антонио все же оставался для него
загадкой. Он начинал практически с нуля и, ведя дела фабрики серьезно,
профессионально и ответственно, завоевал себе определенной положение в
деловом мире. Но, с другой стороны, Хуан Антонио оставался все тем же
ловеласом, каким его со студенческих лет знал Мануэль. Нет, Хуан Антонио не
обманывал никого, когда говорил, что искренне любил Лусию, не чаял души в
Монике. Но как все это сосуществовало, соседствовало с его романчиками на
стороне? Это были очаровательные легкомысленные женщины, вроде его последней
пасии, Ирене. Но тут, кажется, Хуану Антонио врядли удастся отделаться
легким знакомством... Кстати, она только что звонила и, узнав о смерти жены
Хуана Антонио, почти что радостно, - отметил про себя Мануэль, - сообщила,
что едет в больницу утешать сеньора Мендес Давила. Ах, Хуан Антонио, Хуан
Антонио!.. Разве можно было сравнить нежную, словно цветок, Лусию с этой
яркой, не робкого десятка девицей, единственной целью которой стала погоня
за деньгами Хуана Антонио, развлечениями, дорогими украшениями и тряпками.
Непонятно, как его друг, такой независимый и гордый, позволяет буквально
вить из себя веревки этой пустой красотке, ведь он сам не раз сознавался
Мануэлю, что не любит ее: отношения с Ирене не более, чем очередная мелкая
интрижка... И, хотя Ирене все время твердила, что ее безумно интересуют дела
фабрики, Мануэль отлично понимал, что это не так: ее привлекали только
капиталы Хуана Антонио, вложенные в дело. И чтобы завладеть ими, Ирене была
готова на многое... Чудовищно, но она строила свои планы на жизнь с Хуаном
Антонио еще при Лусии, уверяя, что та не пара ему, даже пыталась ставить
ультиматум: он должен немедленно оставить Лусию и жениться на ней.
"Я не могу давать обещания, которые никогда не выполню, да, кроме
всего, я просто не люблю тебя, Ирене", - та ков был ответ Хуана Антонио на
все происки ретивой любовницы, хотя его доводы мало смущали Ирене.
Не единожды случалось, что они ужинали вчетвером: Мануэль, Хуан
Антонио, Ирене и ее подруга Ракель, миловидная, высокая девушка с приятной
улыбкой, делающей ее весьма привлекательной. Ирене после нескольких таких
вечеринок обращалась с Мануэлем за панибрата и откровенно советовала
обратить внимание на свою подругу Мануэль, соглашаясь сходить в этой
компании в варьете или ресторан, чаще молчал, развлекаясь тем, что
разглядывал публику, слушал музыку. Он мало обращал внимания на беспрерывную
трескотню Ирене, хотя отмечал осторожное молчание Ракель, которая будто
боялась высказать свое мнение или ответить на острую шутку Хуана Антонио. Ни
о каком более серьезном сближении с Ракель не могло идти речи: дружба с
Ирене, был уверен Мануэль, не могла отразиться пагубно и на Ракель, -
наверняка она такая же хищница, а внешность может быть обманчива.
Между тем и Хуан Антонио не раз говорил с Мануэлем о Ракель. Зная
грустную историю его любви к Сонии, он все же не оставлял надежды, что его
друг когда-нибудь забудет прошлое, остановив свой выбор на достойной
девушке. Как знать, может быть, Ракель, подруга Ирене, совсем другая... Ведь
в жизни часто так случается: очень скромная девчонка дружит с развязной,
рано повзрослевшей подругой, вкусившей соблазна любви. Отчего так? Наверное,
чтобы как-то восполнить жизненный опыт: не будучи в состоянии быть такой же
бойкой и привлекательной, но появляясь с блестящей подругой в компании, -
ей, незаметной скромнице, глядишь, перепадет внимание одного из тех, кто
потерпит неудачу, ухаживая за окруженной всеобщим вниманием подругой.
Ракель была и в самом деле другой, нежели Ирене, и ей очень нравился
Мануэль, этот замкнутый, серьезный, надежный бородатый мужчина, сумевший
добиться в жизни многого, благодаря своему упорству, добросовестности и
работоспособности. И дружба ее с Ирене напоминала сияние отраженным светом -
так, по крайней мере, думала сама девушка Многое в поведении подруги она
категорически не принимала, и в мягкой, тактичной манере пыталась каждый раз
объяснить ей, что ее виды на Хуана Антонио при живой жене нельзя объяснить
иначе, как бестактностью, беззастенчивостью, даже беспардонностью. Зачем в
день смерти Лусии Ирене помчалась в больницу и там опять завела разговор о
своем немедленном желании выйти за него замуж? Подругу, пожалуй, беспокоила
лишь проблема девчонки, десятилетней дочки Хуана Антонио. Но и на этот счет
у Ирене были свои соображения: в случае, если эта злюка Моника не захочет
признать Ирене второй матерью, она без особого труда создаст такой ад в
шикарном доме, что девочка почтет за счастье учиться в интернате, а не в
школе, куда ее, как принцессу, каждый день возит шофер и садовник Игнасио...
Ирене негодовала и в долгих, неспешных разговорах с Ракель не уставала
повторять, что не привыкла быть "вторым номером" - неважно после кого -
живой или мертвой Лусии или этой негодницы избалованной Моники. Важно быть
первой.
Ирене раздражало, что в доме Хуана Антонио его дочь окружена всеобщим
вниманием. Да и сам он говорит о дочери чуть ли не с придыханием, уверяет,
что очень ее любит... Но все это дело времени: внимание и любовь
безраздельно достанутся ей одной. Надо только чуть-чуть подождать. Ирене со
всем этим справится... Она, уверена что ее одной хватит Хуану Антонио.
Пришла, наконец, очередь быть ей сеньорой Мендес Давила. Так она и заявила
об этом Хуану Антонио в больнице...
Не очень удачное время Ирене выбрала для подобных объяснений, считала
Ракель. Почему же кипятилась Ирене?.. Она еще выступит в роли миротворицы,
помирит Хуана Антонио с сестрой, которой она уже позвонила под предлогом
сообщить о смерти Лусии.
Когда вечером, накануне похорон, Сония со своим мужем Энрике впервые
после многолетней размолвки, переступила порог дома брата, там уже была
Ирене и чувствовала себя почти полновластной хозяйкой. Она так и намекнула
Сонии многозначительно, что они с Хуаном Антонио - больше, чем друзья и что
он собирался еще при жизни оставить Лусию и жениться на ней. Она решила:
пусть все все узнают сразу, как она любит Хуана Антонио - он для нее главное
в жизни... Тут Ирене сделала неосторожный "шаг": она обняла Хуана Антонио,
тесно прижалась к нему. Все испортила эта избалованная сумасбродка Моника.
Она бросилась между ними, заплакала, схватила отца за руку, умоляя Ирене:
- Не обнимайте моего папу! Не прикасайтесь к нему!
Ирене видела, какая мука отразилась на лице Марии, верной
домоправительницы Хуана Антонио, которую вместе с мужем Игнасио хозяин
считал членами своей семьи.
И это она поломает, решила Ирене, чего бы ей это не стоило. Что за
порядки - пусть знает свое место на кухне, в саду и за баранкой
автомобиля!.. Смирив на миг свою гордыню, Ирене подступилась было к Монике,
чтобы перед лицом собравшихся как-то сгладить неловкость создавшегося
положения, потрепала ее по щеке, хотела было взять за руку... Но не тут-то
было. Мануэль, который оказался рядом, видел, как недобро блеснули
наполнившиеся слезами темные глаза Моники.
- Я не хочу с тобой дружить! Уходи! И кукла, которую ты купила, мне не
нужна. Зачем ты мне ее подарила? У меня есть Глорита. Ее подарила мне
мамочка...
И тут Ирене, поглядев на Мануэля одним из своих обаятельных, заученных
взглядов, промолвила:
- Моника! Ради Бога, мы с тобой подружимся, послушай.
Душа разрывается, ты такая добрая, нежная... Зачем же так? Что с вами,
Мануэль, вы будто в рот воды набрали, скажите же что-нибудь! - требовала она
его поддержки.
- Не думаю, Ирене, что вам интересно будет услышать то, что я могу
сказать вам, - решительно отверг ее просьбу Мануэль. Он почти что ненавидел
эту женщину и уже не скрывал своих чувств от Хуана Антонио.
В голове всплыл недавний разговор с другом, когда они задержались в
офисе допоздна.
- Конечно, Хуан Антонио, я понимаю, мне нужна женщина, друг, - говорил
Мануэль. - Но, увы, дамы моего возраста интересуются только одним: есть ли у
меня деньги. А девчонки меня не привлекают...
- Сколько тебя знаю, ты всегда был нелюдим, Мануэль, даже в юности. Я
вспоминаю университет. Ты с серьезным видом вечно сидел в углу, а мы тем
временем танцевали до упаду, влюблялись, заводили романы, - улыбнулся Хуан
Антонио. - И не говори так насчет денег. Это камешки, очевидно, в мой
огород, как я понимаю? Но ведь мы с тобой еще не старички... Не юнцы,
конечно... Но, что называется, в самом соку!.. Может, и мне когда-нибудь
встретится женщина моей мечты, Мануэль...
- У меня была такая женщина... твоя сестра, - после долгого молчания
вздохнул Мануэль. И что же? Я не сумел добиться ее руки...
- И у меня была, - грустно отозвался Хуан Антонио. - Но и я навеки
потерял ее, не сумел сберечь. Она покинула меня.
- Не грусти, друг, - Мануэль посмотрел на Хуана Антонио с теплотой. -
Когда-нибудь неожиданно для себя ты влюбишься, хоть в этот день Ирене
выцарапает тебе глаза.
- Если это будет настоящая любовь, я согласен! - невесело пошутил Хуан
Антонио.
Не менее других была шокирована появлением Ирене в доме брата и Сония.
"Эта выскочка, нахалка, - думала она, - ведет себя здесь словно хозяйка."
Сония видела неодобрительные взгляды пришедших выразить соболезнования Хуану
Антонио. Как брат мог в первый же день после смерти жены притащить ее сюда?
Страшно и подумать, что сказала бы их покойная мать, сеньора Мендес Давила.
Слава Богу, она не должна до такого позора. И вообще... лучше ей, Сонии,
воспитывать Монику, стоит просто-напросто забрать девочку к себе.
Дочь брата, которую Сония увидела впервые, понравилась ей. Да и Моника
встретила тетю приветливо и согласилась иногда гостить у нее в свободное от
занятий время. "У Хуана Антонио - роман, ему, видно, не до забот об
осиротевшей дочери. Но согласие отца необходимо. Правда, брат может и
заартачиться... Как знать?"
