Нашла вот такой вот рассказик))) 
Я и мой Падалеки
Автор: Hate_U
Бета: Mr & Mr Hart
Пейринг: J2
Рейтинг: NC-17
Направленность: слэш
Жанр: романс
Саммари: поток сознания Дженсена на одной из корпоративных вечеринок приводит к неожиданной, но ожидаемой развязке
Ворнинг: ненормативная лексика, намеки на фут-фетиш
Дисклеймер:не было такого, мальчики принадлежат себе и друг другу, а грязные фантазии – автору
Примечание: спасибо Stephen Lynch за его If I Were Gay и вдохновение, и дайровским трындежам за обезьянок и пальмы
Я, по правде сказать, уже заебался «циркулировать и вращаться», «работать лицом» и улыбаться. От улыбок, между прочим, появляются ранние морщины. В тридцатник как-то поневоле начинаешь задумываться о таком. Нет, я не баба. Но лицо в некотором роде кормит меня, если вы понимаете, о чем я. Но я отвлекся от главного. Корпоративные вечеринки – это всегда скучно. Я бы даже сказал – это зло. Вы можете возразить – что ты чешешь, дебил? Ты же постоянно находишься среди тучи горячих цыпочек и интересных людей, фанаты и пресса дышат тебе в затылок и пытаются пристроиться к твоей неотразимой заднице. И все от тебя чего-то хотят. Разве не прекрасно быть востребованным и нужным? Прекрасно, отвечу я. Только примерно первые полгода этой гребаной работенки, которая является необходимым и, к сожалению, неотделимым элементом актерской профессии. Играть. Вот это я люблю. Работать в камеру, нащупывать нужные интонации в репликах по несколько дублей подряд, изобретать новые жесты, ощущать плечо партнера по съемкам. Плечо Джареда…
Я снова отвлекся. По прошествии времени ты начинаешь понимать, что, в принципе, все горячие старлетки на одно лицо, а фанатки в части своей больные на голову, а в другой части – страшные как все семь смертных грехов, разом взятые. От халявной выпивки все чаще начинает болеть башка, и по утрам входят в привычку игры в страшилки с унитазом. И, в общем, когда твоими постоянными спутниками становятся Алказельцер и йогурт, поневоле проникаешься любовью к обычной мещанской жизни. Иногда мне кажется, что вот-вот – и я брошу всю эту лицемерную круговерть, сделаю пластическую операцию и поселюсь где-нибудь на отшибе, скажем, в деревеньке на границе с Мексикой, буду разводить коз, курить трубку по вечерам, и, смотря вдаль, вырезать фигурки из дерева. Но это, как вы понимаете, минутная слабость. И только дурак отказался бы от того, что сейчас имею я. А имею я…
– Дженсен! Замечтался? – Именно да. – Не обо мне ли? – Именно нет.
– Иначе и быть не может, дорогуша! Как поживаешь?
Это Патриша, журналистка под сорок с лошадиными зубами, адским перманентом и шаловливыми ручонками, одна из которых в данный момент шарит по моей спине в опасной близости от ягодиц. А вторая треплет меня по щеке. А как же – мы же лучшие друзья. И я улыбаюсь Патрише во все свои тридцать два, хотя на самом деле у меня их только двадцать восемь – где ты, моя мудрость? Я щерюсь как чеширский кот и приобнимаю Патришу за талию. Она несет чушь, от нее несет чесночными тарталетками, а во мне растет непреодолимое желание снять носок со своей левой ноги и натянуть ей его на лицо, но я продолжаю изображать Гуимплена и киваю в такт ее словам. Завтра в своей желтой газетенке Патриша тиснет статейку о том, какой милашка Дженсен Эклз, и как ей нравится наше шоу. А для шоу… Для шоу я готов на все. Иногда с тоской понимаю, что все это прекратится в один прекрасный момент. И что же я тогда буду делать? Да причина вовсе не в том, что придется снова думать, где заработать, и как не чувствовать себя неуверенным в завтрашнем дне. Не-а. Дело не в этом. Не в этом…
– Эй, красавчик! Ты меня слышишь?
– М? Да? Ты что-то говорила?
– Говорю, ты не прочь пропустить по стаканчику?
– Я думал, ты уже пропускаешь… – Патриша даже такой толстый намек принимает за флирт.
– Ах, шалун! – и снова-снова треплет меня по щеке своими журналистскими, унизанными массивными серебряными кольцами пальцами с неаккуратным французским маникюром. Не спрашивайте, откуда я знаю, что такое французский маникюр. Я ежедневно вращаюсь среди десятков женщин. Я знаю о них все. Это скучно. Они скучные.
– Я тогда принесу нам чего-нибудь. – Вращайся, Эклз, вращайся, собака.
Патриша помирает от моей обходительности и низкого тембра голоса. А я просто охрип. Мы позавчера с Джаредом нажрались ледяного пива сразу после съемок на натуре. Жарковатые выдались эти последние летние деньки. И у Джареда, кажется, горло болит. Вон, массирует пальцами подчелюстные узлы. Вот уж кому не надоедает «вращаться» – он готов трындеть с кем попало часы напролет, заводить новые знакомства, кривляться и шутить, шутить, шутить. Иногда мне кажется, что Джаред – моя личная батарейка. От него заряжаешься как посаженный сотовый – буквально за пару часов. Я даже думаю, что без Джареда не потянул бы все это. Это старость? О, он опять не побрился – выглядит в таком виде как бомж. И волосы отрасли ниже шеи, вьются. Рубашка мятая, пятно на джинсы посадил. И машет руками как мельница, а размах у него будь здоров – удивительно, что еще никто не пострадал.
– Эй, старик, дай пройти к бару! – Да, я снова застрял во времени и пространстве. И мешаю народу подобраться к барной стойке, чтобы вкусить нектар Богов. Как всегда, когда останавливаю взгляд на Джареде.
– Минутку. Мне, пожалуйста… – силюсь припомнить, что там пила Патриша, – сухой мартини… и пиво.
Я люблю пиво. Во-первых, оно вкусное, во-вторых, его в меня много не влезает, и поэтому на таких продолжительных мероприятиях я остаюсь относительно трезв и контролирую себя. Мне еще потом заносить Джареда в его трейлер, ну или в мой – куда хватит сил. Поверьте, задача непростая – его ноги все время волочатся по земле, и он намного меня тяжелее – иногда приходится останавливаться и приваливать его к чему-нибудь надежному – забору или авто, бить по щекам и приводить в чувство, чтобы заставить сделать хоть пару шагов. И хорошо, что сейчас лето. Прошлой зимой, после им единолично высосанной бутылки текилы он как-то пошел отлить на улицу – не знаю, зачем ему это понадобилось, туалет и в доме есть – и чуть не замерз в сугробе. Сугробы тут, в Ванкувере, будь здоров. Нет, вы не подумайте, мы не пьем все время – такие масштабные вечеринки случаются довольно редко, и…
– Дженс, ты опять в коматозе? – Больно же, ай!
– О, Патриша! – ну и хватка у этой… Патриши.
– Я тебя ждала-ждала, соскучилась, решила найти, а ты стоишь и медитируешь на Джареда. Еще за съемки не насмотрелся? – Я делаю большие глаза.
– Да я просто задумался, о том, о сем… Вот, твой мартини…
– О том, о сем, ха-ха-ха… – Ну и смех. Как у пьяной гагары. Само-то зрелище тяжело представить, а уж каково это слышать в миллиметре от своего уха, можете себе вообразить. И виснет, виснет на руке. – О девушках, конечно. У тебя есть девушка, Дженсен?
– Это, что, незапланированное интервью? – Меня сейчас разорвет от с трудом сдерживаемого ржача. Знала бы ты, дорогуша, что у меня за девушка. Да ну ее в пень. Я решительно отцепляю ее гагарью лапку от своего локтя:
– Прости, Патриша, мне нужно с Эриком переговорить.
– Да-да. Конечно, что за проблемы. Сценаристские штучки, я понимаю. Еще увидимся, зайчик. – Подмигивать ей совершенно точно не стоит – похоже на нервный тик.
– Непременно, – скулы сводит. Это тяжелая профессия, верьте мне. Что бы вы ни думали.
Теперь нужно наметить местечко подальше от нее и так, чтобы Джаред оставался в поле зрения. Вы меня спросите, что я все о нем да о нем? А как же иначе. Вот так; подпирать стенку в последнее время мое любимое занятие – пивко хорошо идет, и спине удобно. Джаред…
О, Джаред ухватил за подол одну из эпизодниц. Тает. Она, разумеется. Он умеет улыбаться так, что они все моментально смазывают трусики. Не буду отрицать, я тоже так могу, только в последнее время мне кажется, что мои гримасы больше напоминают оскалы шакала, чем обольстительные улыбки местного Дон Жуана. Может, просто кажется. Длинные пальцы Джареда порхают перед носом уже влюбленной в него старлеточки. Как же ее? Забыл имя. А, может, и незнакомы мы. Млеет, и некрасивая улыбка расползается по смазливому пьяному личику. А Джаред… Джаред в ударе – губы блестят от слюны, мимика все смазаннее – он уже здорово поднабрался, бурно жестикулирует, теперь уже и ногами. Жду-не дождусь, когда эта обезьяна вспомнит, кто ее любимая пальма, и взберется на меня. Вы же помните все эти фото? Ума не приложу, зачем он это делает – но вот облапит всеми четырьмя конечностями и доволен. И рейтинги растут. А он, между прочим, та еще туша. Но я уже упоминал об этом. О! Готовченко! Пиво из бутылки в джаредовой руке выплескивается на шикарное платье девицы. Ай-ай-ай, Падалеки, ты просто свинья – девушка отдала за наряд последнюю зарплату. Нет, руками тут делу не поможешь… Поверь мне, облитые девицы не любят когда их за гру… А! Соображаешь! Не, салфетки тоже гиблое дело. Да и пусть катится в свою ледиз рум. Оставь.
Так, Джаред пошел за новым пивом. А мне не помешает принять новую позу – нога затекла, черт.
– Дженс, старик, как дела?
– Да все пучком, дружище, – понятия не имею, кто это – воронье гнездо на голове и липкие руки. Да не зазнался я, не зазнался. Я просто устал циркулировать. И плевать на рейтинги. Кстати, о вороньих гнездах. Точнее, о Джареде… Ну вы догадались уже, да.
Что там у нас на очереди? А, фуршетный стол. Я не знаю, как в него все это помещается, честно. Он ест как не в себя, заявляя, что у него растущий организм и все такое. Я спорить не буду – за последние три года он здорово отъелся на студийных харчах. Помню, в начале съемок таким цыпленком был. Ну и щенячьи глазки, как водится. Так, стейк, креветочные шарики, сырные сэндвичи, пикули, десяток крекеров, пирожное с клубничным кремом, слойка, слойка, эклер, еще одно клубничное… Колбаса?! Джаред! На это даже смотреть невозможно. Но я привык, и у меня даже есть теория. Видел как-то по Дискавери передачу про землероек. Вот, Джареду тоже требуется все время лопать – иначе, откуда возьмется энергия на эти ужимки, хохотушки, обнимашки, съемки, на меня, в конце концов. У него по всему трейлеру заначены сникерсы, тянучки, резиновые червяки и M&Ms. И по моему трейлеру тоже. Я раз проснулся – вся рожа в шоколаде – под наволочкой оказался недоеденный Кит Кат. Занятный опыт, скажу я вам. Так сладко мне еще в жизни не спалось.
Ну вот, вернулся – сыт и доволен как кот, глаза щурит. Стайка фанаток, неведомо как пробравшихся на вечеринку, просит коронный номер – взгляд Зулендера. Я называю это чудо в его исполнении взглядом бешеной гейши на пенсии. Хотя, должен заметить, смотреть на это даже в тысячу триста пятьдесят первый раз смешно. Но я пристрастен. А вы что скажете? Вызывает некие… чувства, ага?
Примерно такие же глаза у него, когда я… Рассказать? Ну, когда я укладываю Джареда в постель в своем трейлере после того, как хорошенько вымою его в душе. Да, вы не ослышались. Он лежит голый и розовый… Можете себе представить розового Джареда Падалеки? Зрелище из разряда «где моя крыша, мама?».
Я всегда начинаю с его стоп. Вообще, их, наверное, можно назвать лыжами или ластами. Мне можно, вам – нет. Так вот, ступни у Джареда потрясающие. Длинные, узкие, загорелые, а кожи мягче и нежнее я не ощущал. Да, можете начинать мне завидовать. Я люблю приложить его ноги к своим щекам и тереться о них щетиной. Джаред сразу начинает пищать. Ну, вы можете вообразить себе, как пищит басом двадцатишестилетний почти двухметровый здоровый мужик. Неописуемо.
Потом я начинаю целовать каждый его пальчик. На левом мизинце крохотная родинка-точка, а на правом безымянном – два шрама. У него вообще много шрамов на ступнях – больших и совсем крохотных. Ну а вы бы попробовали не влететь куда-нибудь с разбега с такими-то лыжами. Когда-нибудь я их пересчитаю, да. Так вот, целую, а Джаред басит и дергается от смеха. Корчится и каждый раз спрашивает, а не покрасить ли ему ногти на ногах в красный цвет. А я говорю – ты чё, я ж не какой-то извращенец. Я просто люблю твои ноги. Так что заткнись и получай удовольствие.
А пятки… Ладно, вам, наверное, неинтересно? Я люблю джаредовы ноги, да, каждую вену, каждый шрам, изгиб, сустав и складочку. Со стопами покончено. Джаред раскраснелся и пялится на меня таким слегка расфокусированным взглядом. А что? Я бы на вас посмотрел после такого массажа. Не люблю хвастаться, но я своим языком могу завязать черенок от вишни в узелок. Без помощи рук, да. Так что… Ступни обцелованы, сладкие пятки вылизаны, и, по мере того, как я иду выше, давление у меня в голове слегка повышается. Икры… Икры у Джареда красивые, сильные, покрытые золотистыми волосками. Вообще, по секрету, Джаред практически везде покрыт этими золотистыми волосками. И если на него во всю мощь направить софиты – светится как золотой запас страны в Федеральном Резервном Банке. Ну, икры – это, положим, щекотно – волоски норовят залезть прямо в нос. Самый смак у Джареда в подколенной впадинке. Хм, скажете вы, – это же женская эрогенная зона. Мне останется только пожать плечами – Джаред любит, когда я выписываю там языком его имя. Его буквально подбрасывает вверх. И в этот момент я перемещаю свои ладони по его коленям на внутреннюю сторону бедер. Пожалуй, насчет джаредовых пяток я соврал – вот где кожа слаще всего. Язык у меня длинный и зубы ос...
– Аллё, чувэ! – здоровая длиннопалая ладонь маячит перед моим лицом. Несет алкоголем и потом, и его любимой туалетной водой. Жутко дорогая, и выговорить название задача непосильная не то что после двух пар пива, а даже по трезвяку. Амбре убойное, но меня с него прет. Надо же, подкрался незаметно, слон в посудной лавке. – Ну и лыба, Эклз, – Джоконда возле тебя и рядом не валялась. О чем горюнимся?
– Спать хочу, – зеваю я. Наглые глаза, кадык на загорелой шее и голливудская улыбка. Пьянчужка. О, начинает обезьянью вылазку. Кажется, сейчас оба завалимся на пол. Так и есть. Еще и больно стукнул меня по коленке бутылкой. – Уй! – Близстоящие смеются. Дело привычное – два клоуна. Кое-кто щелкает камерой сотового. За это зубы выбивать надо. И чего я такой добрый? А Джареду нравится.
– Пр-рости, старик… Захотелось вот с тобой поваляться… – Он смеется, карабкается по мне и, наконец, встает. Слегка пошатывается, но стоит. Есть шанс беспроблемно доставить его на место ночевки.
– Ну, что, пойдем в люлю? – поднимаюсь я, хватаясь за его протянутую руку. Вижу сомнения в мутном взоре – переводит взгляд с бутылки на меня и обратно. Это уже вторая стадия. В первой в цепи еще присутствуют девочки. Вот так: Дженсен – пиво – девочки – Дженсен. Но, как ни странно, за последние полгода не припомню, чтобы он хоть раз возвращался к себе с девицей. Ладно. Пора, пора.
– Да ну-у, – тянет он. – Че-то рано еще…
– Брось, – говорю я и отнимаю у него пиво. – Вечеринка тухлая, пошли, отведу тебя.
– Н-да? – вот сейчас у него и физиономия чисто обезьянья – губы выпятил вперед, глаза сощурил и размышляет. Знаем мы, как у тебя колесики ворочаются по пьяни, Падалеки. С тем и хватаю его под руку.
В общем, доползли мы только до моего трейлера.
Дорога была хорошая – тепло, темно, легкий ветерок с запахом жухлых листьев. Это осень. Осень, детка. По пути Джаред проблевался два раза. Прополоскал рот захваченным с собой пивом.
Встретили Патришу.
– Пр-ривет, Патриша! Да вот, идем рыбачить, ага.
Встретили Эрика.
– Привет, Эрик! Не, мы уже в пень. До завтра.
Встретили Джека и Джона.
– О, а чё это вы тут делаете?
Затянулись по два раза каждый. Посидели на дороге, помечтали плечом-к-плечу. Как же хорошо.
Встретили столб. Проблевались еще раз. Все время держал его за голову. Он такой длинный, иной раз мне кажется, если по пьяни его вестибулярный аппарат откажет, он немедленно уткнется лбом в землю, изогнувшись буквой «зю» и оставив свой довольно тощий зад незащищенным. Я этого допустить не могу. Виски влажные, пульсируют. Бедняга. Идем-идем…
Моих сил хватило только, чтобы затащить его на кровать и снять с него обувь. Я лежу рядом и вот теперь решаю, что делать. И если вы думаете, что я начну с его ног, то вы ошибаетесь. И не потому, что он душ не принимал, что за чистоплюйство? Просто я там, на вечеринке, вам немного наврал. Ну ладно, все было чистой… чистой ложью. Пофантазировал чуток. Теперь вот придвинусь к нему поближе и притворюсь, что тоже мертвецки пьян. А что бы вы сделали на моем месте? Кроме того, это не первый раз же. Он почти каждый вечер врывается ко мне – не знаю, как ему удается это. Я постоянно запираю дверь. Но он вламывается и, помахивая упаковкой пива, вопит:
– Шестерик! Кто на нас?! – да я на вас, я.
И пофиг ему, чем я там занимаюсь – самоудовлетворением или педикюром. Мы распиваем этот шестерик (закуска всегда с меня – чипсы или фисташки) под игру или легкую порнушку, потом он идет еще за одним, и еще, и все заканчивается спаньем вповалку на одной кровати.
Как вы уже догадались, все не так просто. Спит он. А я маюсь. Стояком. Войдите в мое положение, пожалуйста. Джаред в своем хмельном бреду не спит как убитый. Нет, он ворочается, закидывает на меня руки и ноги. Как же… Пальма, помните? Наверное, это на подсознательном уровне. И, в общем, в итоге он вжимается лицом прямо в мою шею, и меня…
Мне тут хочется грязно выругаться, но Джаред рядом сопит и шевелится – может, сон не так уж глубок, поэтому я продолжаю лежать смирно. Так вот, продолжу мысль.
Джаред слюнявит мою шею, его волосы лезут мне в глаза, а в моих джинсах – Африка – Зимбабве там или Намибия. И тогда я оцениваю ситуацию и, если все спокойно и никаких приколов не ожидается, быстро и коротко дрочу. Боль внизу живота, жар в башке, и сердце выпрыгивает нафиг. Думаю, однажды я таким образом заработаю себе инфаркт. Говорят, он помолодел. Может, из-за сухой дрочки на своего друга? Нас таких много? Потом я несколько минут лежу, пытаясь успокоиться. Представляете, как это лежать, кончив, рядом с Джаредом, слушать его дыхание и пытаться незаметно вытереть ладонь о простыню? А ведь ее, ладонь, еще, между прочим, нужно вынуть из брюк. Тяжела моя жизнь, и не спорьте. Скажете, что мешает мне пойти спать к Джареду или хотя бы отправиться подрочить в ванную комнату – спокойно и без боязни быть пойманным. Вы серьезно мне это предлагаете? Когда он щекочет мое ухо своим вздернутым носом – знаете, иногда мне кажется, что я могу прочесть его мысли, заглянув в дырочки в его задранном носу? Так вот – дышит в ухо, прижавшись к моему боку – и у меня в этом месте от его прикосновения мгновенно намокает одежда – как бы ни было прохладно в трейлере. И потряхивает от сладких мыслей, и возбуждения, и его близости. А вы говорите – пойти подрочить в ванную. Сами туда идите.
Вот такие вот шестерики…
А как же девушки? Девушки с недавних пор идут лесом. Вы поняли меня верно, ага. И кстати, Джаред квасить так усиленно начал только в последние месяцы. Ну, после разрыва с Сандрой. Он сам хотел этого, он это сделал. Ему стало хорошо, я же вижу. Но она задолбала его своими звонками и слезливыми смс-ками по три фута длиной. Он отключает сотовый, ставит автоответчик, но это мало помогает. Иногда посреди наших возлияний он запирается в ванной, и я слышу – не просто слышу, я, замерев, ловлю каждое слово и звук, – как он по полчаса успокаивает Сандру, тупо повторяя – ну прости, прости, так будет лучше, ты же сама согласилась, мы не созданы друг для друга… бла-бла-бла… Да я бы удавился, если бы встречался с девицей, которой нужны такие банальности для душевного успокоения. Хотя, ну я не прав. Сандра нормальная была. Пока не слетела с катушек. Впрочем, в последние пару недель тихо – может, отрыдала свое. Я ее понимаю. По правде, потерять Джареда… лучше тогда его никогда не иметь. Я сказал это вслух? Не слушайте, я совсем спятил, да. Это все шестерики…
Вернемся же к нашим бара… Сегодняшний вечер вряд ли будет чем-то особенным. Я тут уже пять минут напряженно молчу и дышу через раз – он закинул на меня руку и что-то стонет, и трется о мою ногу бедром. Что я говорил? Что делать? Я лезу мгновенно вспотевшей рукой к своей ширинке. Член под тонкой тканью тверд и горяч – я знаю, когда Джаред рядом, мне хватит десятка резких грубых движений вверх-вниз по стволу, но спешить не хочу. Я и так никак не успеваю прочувствовать этот момент – только слюна на шее и вспышка перед глазами. И я аккуратно расстегиваю пуговицы на брюках и обхватываю себя пальцами – в животе маленький пожар, а я медленно размазываю по головке сочащуюся из меня смазку. Хотя она мне нафиг не нужна – сейчас, очень-очень быстро, как только он коснется щекой моего лица. И я терпеливо жду, застыв. Ей-богу, как жеребчика приручаю. Тихо, ш-ш-ш… Джаред пошевелился. Итак. На старт. Внимание. Ма-а-арш!
Я не успеваю, не успеваю передернуть затвор, потому что в ширинку резво забираются прохладные и немного липкие пальцы и обхватывают мою руку. Я вам сейчас не могу ничего сказать. Я одновременно в полной жопе и охуеваю до потери сознания от счастья. Да, такова моя жизнь. Я люблю тебя, жизнь! Выдох. И поворот. В трейлере не так чтобы очень темно – я вижу – глаза его раскрыты. Несет перегаром. А плевать, ведь плевать. Я не вру сейчас, клянусь, это правда. Не подскажете, что делать? Заткнуться и плыть по волнам. Да, это самый правильный вариант.
– Ум-м-м…
– Тихо… – Его пальцы отпихивают мои и сжимают член. И что? Точняк. Зажмурившись и стиснув зубы, я сразу же кончаю, я вообще сейчас один пульсирующий, здоровый, извергающийся потоками лавы… тьфу! спермы вулкан. Долблюсь в его ладонь. Раствориться в этом неловком прикосновении хочу. И дышу тяжело-тяжело, как загнанная лошадь, прямо в его полуоткрытый рот. Он стискивает мой член в последний раз и облизывает свою верхнюю губу. Я мог бы подумать, что это эксперимент такой – наблюдает за мной с интересом, – но я так не думаю. И поэтому кладу свою руку на его пах. Там что-то такое бугрится, совершенно запредельное. Я нажимаю сильнее, и из его легких вырывается углекислый газ. Со свистом. Он подается ко мне. И улыбается – зубы белые, только что не флюоресцируют в темноте, глаза закрыты:
– Угу…
Я изворачиваюсь и ныряю вниз к его бедрам. У меня снесло крышу, понятно? Все, что следует дальше, можно считать чистосердечным признанием в своей голубизне. Только я голубой лишь с ним. Понятно это? Да пошло оно все к черту. Что я тут объясняю. Падалеки здоровый. И у Падалеки здоровый. Пары секунд хватает, чтобы его обнюхать – странноватый запах, но такой родной – и поласкать щекой, и я уже вбираю его и давлюсь им как хот-догом, или что я там еще люблю? Дорвался до члена, Эклз. Можете меня поздравить. Где фанфары? Та-да-да-дам. В мозгу помпой бьет кровь, и я пытаюсь заглотать как можно больше. Солоноватый и пряный, под языком пульсирует жилка. У меня под языком пульсирует Джаред Падалеки. Я ошибался. Крышу у меня снесло только сейчас. И я начинаю сосать. Сосать как шестилетка лимонный леденец, как пылесос на самой огромной мощности. Такого слюноотделения у меня еще в жизни не было. Захлебнуться! Ебать! Я делаю минет первый раз в жизни, но, Господи, я – Бог! Джаред корчится и рычит, визжит и стонет и за уши меня оттягивает? Я думал, я осторожно с зубами? Нет, насаживает. Меня сейчас трахают в рот, да. Двигает бедрами как бешеный. А я скорее сдохну, удавлюсь тут его членом, чем выпущу его изо рта. Впиваюсь пальцами в его задницу. Джаред сучит ногами и орет:
– Да, бля, да, бля-бля-бля… бля-да-да-бля-а-а-а… – и мощно кончает мне в глотку, натягивая мою голову на свой член. Горячо, невъебенно горячо. Я выпускаю его конец изо рта и кашляю, и бью себя кулаком по загривку – помогает хреново. Глотаю. Вот так. Вот так… Соленое и горькое как пиво. Джаред рассеянно гладит себя по животу, подергивается. Рубашка расхристана и джинсы с трусами на щиколотках. Джаред Падалеки, дамы и господа. Вдут и доволен.
Я устало бухаюсь рядом с ним на спину и пытаюсь ворочать распухшим языком во рту – ну и привкус. Я, наверное, такой же на вкус, да? Да-да, скажете вы, куда проще сейчас думать о вкусе спермы, чем посмотреть на него. Именно да. И отстаньте. Я только что стал голубым, и мне это нравится, спасибо большое. Жизнь заиграла новым цветом! Ура. Сбоку раздается мощный храп. Вот теперь можно и посмотреть. Падалеки храпит, на бедре его тоже дремлет маленький Падалеки. Ну, вы поняли, о чем я. Он вовсе не маленький. И я думать сейчас ни о чем не хочу. Я буду Скарлетт сегодня – я подумаю обо всем завтра. Понюхаю его волосы, теперь за ухом – тепло. Губы саднят. Рукой под рубашку – гладкие кубики пресса, ребра, сосок, ключица… Мне так хорошо. И носом в подмышку – срубило. Спокойной ночи, спасибо за внимание.
Привет, это опять я. У меня болит голова и уголки рта. Во рту ночевали пьяные гамадрилы. Кажется, они у меня во рту еще и трахались. У-у-у… Проснулся от того, что его рядом нет. Пусто. На моих любимых брюках засохший белесый отпечаток здоровой ладони. Знал, обо что вытереть руку. Красавчик, ничего не скажешь. Я снова откидываюсь на подушку и закрываю глаза, пытаясь себе в мельчайших подробностях вспомнить то, что было ночью. Это, конечно, был особенный вечер, да. А вот утро… Пристрелите меня кто-ни… В душе кто-то включил воду?! Вы думаете то же, что и я? Я вот ничего не думаю – мне думать больно. Но мы сейчас все проверим, мы сейчас… Из ванной комнаты в приоткрытую мной дверь врывается горячий пар и чье-то довольное пение. Ладно, пение Падалеки. Слуха у него, конечно, ни черта нету, но голос приятный. Даже не задернул занавеску – дергается и поет в импровизированный микрофон, а по совместительству – бутылку шампуня для моих быстро жирнеющих волос. Весь в пене, на башке полный пиздец.
Here we are
Dear old friend
You and I drunk again
Laughs have been had
Tears have been shed
Maybe the whisky has gone to my head
But if I were gay
I would give you my heart
And if I were gay
You'd be my work of art
And if I were gay
We would swim in romance
But I’m not gay
So get your hand out of my pants…*
Из моего горла вырывается странный крякающий звук, и песенка обрывается:
– О, явился, не запылился. Слушай, если ты еще раз полезешь мне отсасывать и предварительно не побреешься, я за себя не отвечаю, – я сползаю по стенке и с приоткрытым ртом внимаю его гневной тираде. – Я же ходить не могу из-за раздражения в паху. Чувствую себя так, будто меня трахнули. А это, между прочим, я мечтал сделать сам. – Он яростно трет мочалкой подмышкой, а я не могу закрыть рот. Это, наверное, особенный признак голубизны, да? Рот, постоянно открытый буквой «о»?
– Это мой Джаред Падалеки, – сглатываю комок в горле и шепчу я, очень медленно качая головой из стороны в сторону.
– А? Чего? – он скручивает воду и вопросительно смотрит на меня.
– Мой Джаред Падалеки, – повторяю я хрипло. У меня все еще болит горло, и вообще, вчера в меня кончили, так что отвяжитесь.
Его глаза – в мыльной пене только их и видно – сужаются, и он осторожно выбирается из ванны:
– Я свой собственный Джаред Падалеки, – медленно говорит он, а на занавеске за его спиной разноцветные попугаи. Ну, это не новость. И становится передо мной на корточки. Пена падает мне на волосы и руки. А его рот впивается в мой. До невозможности мятный от зубной пасты и горький от мыла – он, что, и его жрет? – язык вылизывает мое нёбо и все двадцать восемь зубов – по секунде на каждый. Заканчивается все кусанием моей верхней губы – семь раз, и крепким засосом в нижнюю. И вот тогда он с причмокиванием и чувством выполненного долга отстраняется и, мазнув по моему носу своим, продолжает:
– А вот теперь твой Джаред Падалеки… – И я чувствую себя долбанной Джулией Робертс**. Ну там, помните – ни поцелуя без любви… Вернее, проститутки целуют в губы только любимых… Кто из нас прости… Бля! Короче, я запутался, и мне плевать, поняли ли вы, что я имею в виду.
Он встает и возвращается в ванну. И совсем у него не тощая задница. Оптический джинсовый обман. Ага.
– Спинку потрешь?
А куда я денусь? Ведь это мой душ. И мой Падалеки. Я потру ему спинку. И ягодицы. И бедра. И, знаете, не исключено, что к вечеру дело дойдет до ступней, если вы поняли, о чем я. Так, а теперь задернем-ка эту попугайную занавеску…
* If I Were Gay by Stephen Lynch
**Дженсен имеет в виду фильм «Красотка» с Джулией Робертс в главной роли.
